Хорал [litres] - Кент Харуф

Она продолжала смотреть на него. Думать не получалось. Он ждал. По площадке прошел порыв ветра, подул ей в лицо. Она посмотрела на островки снега на футбольном поле, на пустые, возвышавшиеся по обе стороны трибуны. Снова взглянула на него. Он все наблюдал за ней. Затем, не понимая, что делает, она обошла машину, забралась на сиденье с другой стороны и закрыла дверь. Внутри было тепло. Они сидели лицом друг к другу. Он еще не пытался прикоснуться к ней. На это ему ума хватало. Но вскоре он повернулся вперед и включил передачу.

– Я скучал по тебе, – сказал он.

Он произнес это, глядя вперед за рулем своего черного «плимута».

– Я тебе не верю, – ответила она. – Почему бы тебе не рассказать мне правду?

– Это и есть правда, – сказал он.

* * *

Они выехали из Холта на запад по шоссе 34, мимо скользил зимний пейзаж. Спустя полтора часа, миновав Норку, они увидели горы, призрачную голубую ломаную линию на горизонте за сотни миль от них. Они мало говорили. Он курил, играло радио Денвера, а она смотрела в боковое окно на жухлые пастбища и кукурузную стерню, на мохнатый скот и телефонные столбы, как кресты, растянувшиеся через равные интервалы вдоль железнодорожных путей, возвышавшиеся над сухими сорняками в канавах. Затем они прибыли в Браш, свернули на федеральное шоссе и продолжили путь на запад, ускоряясь на хорошей трассе, миновали Форт-Морган, где в ледяном воздухе пар от станции очистки сточных вод заполонил шоссе, и тут она решила сказать, о чем думала последние пять минут.

– Я хотела бы, чтобы ты не курил в машине.

Он повернулся к ней.

– Раньше тебе было все равно, – ответил он.

– Раньше я не была беременна.

– Факт.

Он опустил окно и выбросил горящую сигарету в поток воздуха, снова закрыл окно.

– Теперь как? – спросил он.

– Лучше.

– Чего ты так далеко сидишь? – спросил он. – Я ведь раньше не кусался.

– Может, ты изменился.

– Почему бы тебе не подсесть поближе, узнаешь, – улыбнулся он, показав зубы.

Она придвинулась к нему на сиденье, и он обнял ее за плечи, поцеловал в щеку, и она положила свою ладонь на его бедро, и они ехали, как ездили летом, когда катались по окрестностям к северу от Холта, прежде чем остановиться вечером у заброшенной фермы под зелеными деревьями, и так они и въехали в сумерках в Денвер, оказавшись в городской пробке.

После этого она не знала, куда себя деть. Она приняла неожиданное решение. Ей было семнадцать, она была беременна и совсем одна большую часть дня в денверской квартире, пока Дуэйн, тот мальчик, которого она встретила летом и которого не вполне знала, работал на заводе Гейтса[16]. В его квартире было две комнаты и ванная, и девушка полностью подмела и вымыла ее в первое же утро. Она перебрала шкафы на кухне во второе утро, постирала единственный набор постельного белья, его грязные джинсы и рабочие рубашки, все это она сделала в первые три утра, и единственным человеком, которого она пока встретила, была женщина в прачечной в подвале; та долго молча ее изучала, только курила, так что девушка решила, что она немая, а может, злится на нее за что-то. В первые несколько дней в Денвере она делала, что могла: стирала одежду, убирала квартиру, готовила ужин по вечерам; и в первую субботу днем, когда он пришел с работы, она вышла с ним в торговый центр, и он купил ей несколько вещей: пару рубашек и брюки, чтобы восполнить то, что она оставила в Холте. Но этого ей было мало, и она почувствовала себя еще более одинокой.

В первую ночь, приехав, они выбрались из машины на парковке, где стояли ряды темных машин, и он повел девушку вверх по лестнице и по кафельному коридору к двери, отпер ее.

– Ты дома, – объявил он. – Вот и все.

В квартире было две комнаты. Она огляделась. Вскоре он повел ее в спальню, а они никогда прежде не спали вместе, не в настоящей постели, и он раздел ее и взглянул на ее живот, круглый и гладкий, и заметил голубые вены на ее груди, грудь была набухшая и твердая, а соски больше и темнее. Он провел рукой по тугому мячику ее живота.

– Он уже шевелится? – спросил он.

– Шевелится уже два месяца.

Он подержал руку на животе в ожидании, будто ребенок должен был толкнуться прямо сейчас, специально для него, затем наклонился и поцеловал ее в пупок. Выпрямился, снял свою одежду и залез к ней в постель, поцеловал ее и растянулся рядом, разглядывая.

– Ты меня еще любишь?

– Возможно, – ответила она.

– Возможно. Что это значит?

– Это значит, что все это было давно. Ты меня бросил.

– Но я скучал по тебе. Я тебе уже говорил.

Он начал целовать ее лицо, гладить ее.

– Я не уверена, что стоит это делать, – сказала она.

– Почему нет?

– Потому что. Ребенок.

– Ну, люди все еще занимаются этим, когда в женщине ребенок, – возразил он.

– Но ты должен быть осторожен.

– Я всегда осторожен.

– Нет, не осторожен. Не всегда.

– Когда это я не был?

– Я же беременна, так ведь?

Он заглянул ей в лицо:

– Это вышло нечаянно. Я не хотел.

– Но это случилось.

– Ты тоже могла что-то сделать, знаешь ли, – сказал он. – Это не только от меня зависело.

– Я знаю. Я много об этом думала.

Он взглянул ей в лицо, в ее темные глаза:

– Ты какая-то другая теперь. Ты изменилась.

– Я беременна, – ответила она. – Я действительно изменилась.

– Тут что-то большее, – продолжил он. – Но ты ведь не сожалеешь?

– О ребенке?

– Да.

– Нет, – ответила она. – Я не сожалею о ребенке.

– Так ты позволишь мне тебя целовать?

Она ничего не ответила, но и не отказалась. И он начал целовать и ласкать ее снова и потом лег на нее, держась повыше, а потом вошел и начал медленно двигаться, и, по правде, это было хорошо. Но она все равно беспокоилась.

Позже они тихо лежали в постели. Комната была небольшой. Он прилепил пару постеров на стены в качестве украшения. Было еще окно с опущенными жалюзи, за ним шумел ночной Денвер.

Потом они встали с постели, он заказал по телефону пиццу, и мальчик-курьер принес ее, он заплатил мальчику и пошутил, и тот рассмеялся, а когда курьер ушел, они